Учитель детей русского царя: Цесаревич Алексей был очень проницателен

/Окончание. Начало см. Царская семья. Взгляд из Оксфорда, 19 июля/ 

Не все приближенные были преданы Государю

Безусловно, преданный Царской семье Гиббс не судит других приближенных, но всё же в одной записи проскальзывает мысль о том, что не все были преданы Императору.

"Я приехал в Тобольск сам. Я хотел быть при Семье, так как я Им предан. Я добился этого через инженера Макарова, который Их отвозил в Тобольск. В Тобольск я приехал в первых числах октября. От Тюмени мы туда ехали вместе с Клавдией Михайловной Битнер. Два дня я прожил в Корниловском доме, а на третий день я был принят Государем. Это было в час дня. Я был принят Государем в Его кабинете, где была Императрица и Алексей Николаевич. Я очень рад был их видеть. Они рады были видеть меня. Императрица в это время уже понимала, что не все, кого Она считала преданными Им, были Им преданы. Не оказался Им преданным полковник Ресин и начальник конвоя граф Граббе. Граббе убежал от Них на Кавказ во время революции".

(Были свидетельства других очевидцев, как во время домашнего ареста Императора в Царском селе матрос Деревенько поменялся с Царевичем ролями, и Алексей выполнял грубые приказы в оцепенелом недоумении. Правда, этот эпизод был однократным – прим. ред.) 

Судя по умению управлять собой, перед Цесаревичем открывалось большое будущее  

Учитель английского языка исполнял свои обязанности и в сибирской ссылке своих подопечных.

"Наши уроки начинались в 9 утра и продолжались до 11. Затем дети гуляли. Алексей Николаевич по совету врача должен был немножко лежать на диване. Или я, или еще кто-нибудь читали ему. После гулянья Государь преподавал ему историю. После этого Алексей Николаевич очень, очень любил играть в "тише едешь, дальше будешь"... Шнейдер всегда играла "сердцем" в эту игру и ссорилась немножко с Долгоруким. Это было очень весело... После обеда вся семья собиралась наверху. Иногда Государь читал вслух... Обедал с Семьёй всегда Боткин. Он завтракал у себя в семье, а обедал с Августейшей семьёй".

В другом месте Гиббс пишет: "Алексей Николаевич для своего возраста был высокий, очень худенький, болезненный, много страдавший мальчик. Болезнь его – известная болезнь Гессенская. В Тобольске Ему было хуже, потому что не было тех способов лечения, как в Царском.

Он был веселого нрава, резвый мальчик. Очень любил животных и имел доброе сердце. На Него можно было действовать, влияя, главным образом, на его сердце. Требования мало на него действовали. Он подчинялся только Императору. Он был умный мальчик, но не особенно любил книги. Мать любила его безумно. Она старалась быть с ним строгой, но не могла, и он большую часть своих желаний проводил через Мать. Неприятные вещи он переносил молча, без ропота. Он был добрый, и в последнее время один из всех любил дарить что-либо. Имел некоторые фантазии: собирал в Тобольске старые гвозди - пригодятся на что-нибудь". (Именно эти гвозди следователь Соколов нашел в 1919 году на Ганиной яме – прим. ред.). 

Гиббс внимательно наблюдал за мальчиком, которого он знал с четырех лет, отмечая становление его как личности.

"Будучи живым и дружелюбным, Он не был подавлен из-за ограничений, которые накладывала на Него болезнь. Эта болезнь сделала его характер более чувствительным, восприимчивым к окружающим. Он был по природе своей очень сдержанным и самодостаточным... Очень часто только по яркому проблеску в его глазах можно было понять то смятение чувств, которое охватывало его душу. Он рано научился справляться с разочарованиями, связанными с его болезнью. Более того, у него было прекрасное чувство юмора, хотя он редко позволял себе демонстрировать это… По природе своей был скорее активен, чем усидчив. Он очень любил игры на свежем воздухе...  Его не страшил холод".

Англичанин подмечал проницательность Цесаревича. "Были некоторые случаи, когда он осознавал неизбежность ситуации, и на все мои предложения, которые можно было использовать для облегчения его позиции, всё, что он мог сказать: "Нет, тут уж ничего не поделаешь", –  и нам приходилось оставлять всё как есть. Но это происходило не часто, когда всё было в черных тонах.

И однажды он произвел на меня огромное впечатление своей проницательностью. Так как я настаивал на немедленном действии, а он со всеми своими превосходными знаниями, приобретенными за 12 лет придворного воспитания, сказал мне: "Нет, нет, вы должны ждать". Я подумал тогда про себя, что перед ребенком, который управляет своей жизнью таким образом, открывается большое будущее".

О девических качествах Великих княжон  

Наставник царских детей трогательно пишет о замечательных качествах девичества Великих княжон. "Едва ли мне нужно говорить о Его сестрах, четырех Великих княжнах: Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии Николаевнах, которые полностью разделили судьбу своих родителей. Уже существует ряд восхитительных описаний этих чудных типов девичества".

Гиббс, вспоминая первую встречу с Императрицей, замечает, что она "подавала руку с достоинством, смешанным с застенчивостью, что придавало Ей истинную любезность, которую было очень приятно видеть и чувствовать".

"Императрица была глубоко привязана к своим детям, особенно к Цесаревичу, страдавшему страшным наследственным заболеванием  Гессенского дома – гемофилией, которой также были больны дети принцессы Ирэны Прусской и альфонса XIII, последнего короля Испании".

"Мать Императрицы, Великая Герцогиня Гессенская Алиса, была любимой дочерью пожилой королевы (Виктории), но рано умерла, и ее маленькая осиротевшая дочь проводила много времени с бабушкой в Виндзорском замке. Из сестер Императрицы одна вышла замуж за российского Великого князя Сергея Александровича, другая – за Генриха, принца Прусского, а третья, Вдовствующая маркиза Милфорд Хейвен, всё еще жива… Есть все основания полагать, что дети Императрицы, останься они в живых, были бы столь же одаренными, как и потомки её сестры".

Двери королевского Букингемского дворца в Лондоне. Фото: Елена Дорофеева/Телеканал Царьград  

Гиббс не дождался ответа английского королевского дома

Попытки оповестить английских родственников Царской семьи о реальной картине происходящего с Императором предпринимались Гиббсом  с весны 1917 года.

В апреле 1917 года Гиббс от тети узнает о смерти своего отца. 21 апреля он посылает ответное письмо, где среди прочего пишет такую фразу: "Без сомнения, вы уже знаете о том положении, в котором мы оказались из-за политических событий. Само собой разумеется, никто пока не знает, что будет дальше, и мой долг, равно как и мои интересы, призывают меня находиться здесь. Наши судьбы совершенно поломаны, и велика вероятность того, что я вскоре покину Россию и вернусь в Англию с моим " учеником". Но не могу сказать, когда это случится, потому что в настоящее время им не разрешено выезжать (изменено на "в настоящее время мы не можем уехать").

Загадочная фраза "вернусь с моим учеником" говорит о том, что Гиббс уже понимал, что его письма, как приближенного к Царской семье, просматриваются.

В начале 1918 года он посылает письмо малознакомой мисс Джексон с тайным подтекстом, надеясь, что оно дойдет до короля Георга и королевы Марии.  Через полтора года, находясь во Владивостоке, он написал официальному лицу в Лондон.

"Британская верховная комиссия. Владивосток, 1 мая 1919 года.
Сэр,
Находясь в Тобольске, куда я прибыл вместе с семьей последнего Императора, я написал по просьбе Её Величества письмо. Оно было адресовано некоей мисс Джексон, однако в действительности предназначалось королю и королеве Англии. В то время  для членов Императорской семьи, как, разумеется, и для меня, связаться с внешним миром было весьма затруднительно, так как за содержанием писем, отправляемых нами, строго следили. Таким образом, по понятным причинам, Императрица не могла писать сама, и Её Величество оказала мне честь, воспользовавшись моими услугами. Не будучи лично представленным мисс Джексон, я всё же написал ей письмо, в котором постарался ознакомить её с этими и некоторыми другими подробностями нашей жизни. Затем её Величество попросила меня отослать его. Мы были уверены, что мое письмо, написанное соотечественнице в Англию, покинет дом, не вызвав подозрений. И в самом деле, позже я узнал, что оно благополучно достигло Петрограда. Письмо отправили из Тобольска 15 декабря 1917 года, а затем переслали с прочей корреспонденцией из Петрограда в Лондон на адрес дома призрения для гувернанток, расположенного в районе Риджентс-парка. Императрица была убеждена, что мисс Джексон доставит письмо королеве, однако у меня не было возможности удостовериться, действительно ли оно было получено. Теперь я пишу к Вам с просьбой навести справки на случай, если письмо всё же не дошло до адресата".

Вид на храм Новомучеников и исповедников Российских на территории Сретенского монастыря. Фото: Валерий Шарифулин/ТАСС 

"Больше я никогда не видел Их живыми"

Чарльз Гиббс так и не дождался ответа из Англии. Он был потрясен, что его родина, которая имела родственные связи с российской Императорской семьей, молча дождалась уничтожения русской  Царской династии.

Гиббс вспоминал прощание в Тобольске со ставшими дорогими ему людьми.

 "Вечер накануне отъезда члены Императорской Семьи провели вместе, без посторонних. Все мы были очень мрачны и подавлены. Сопровождать Императора, Императрицу и Их третью дочь, Великую Княжну Марию, было позволено только князю Василию Долгорукову, вице-камергеру, придворному врачу доктору Боткину, камердинеру Императора, служанке Императрицы Анне Степановне, повару и лакею. Хотя Анна Степановна и пыталась скрыть свой страх, она всё равно вызывала жалость. Совсем незадолго до этого она сказала мне: "О, мистер Гиббс! Я так боюсь большевиков, я не знаю, что они могут сделать с нами". В 11 часов в тот вечер для Императорской Семьи был накрыт вечерний чай, и к нему Они пригласили всю свиту. Это был самый скорбный и гнетущий вечер, который я когда-либо посещал. Говорили мало, не было притворного веселья. Атмосфера была серьезной и трагичной – подходящая прелюдия неизбежной катастрофы. После чая члены свиты спустились вниз и просто сидели и ждали, пока в 3 часа утра не был дан приказ выезжать. После болезненного расставания с Цесаревичем и другими Детьми Император и Императрица спустились вниз в зал, где мы все в последний раз выстроились в ряд! Императрица, Великая Княжна Мария и, наконец, Император. На застекленном крыльце, при свете звезд, мы сказали друг другу последнее "Прощайте". Императрицу и Великую Княжну Марию посадили в крытую повозку, а Император должен был занять место рядом с Яковлевым в открытой повозке. Когда они отъезжали, было еще темно, но, используя долгую выдержку, мне удалось сфотографировать тарантас Императрицы, хотя сфотографировать сам отъезд не удалось. Больше я никогда не видел Их живыми".

Немного позже Гиббс сопровождал остальных царских детей в  Екатеринбург. Но государя не видел. Сразу же поезд вернули в Тюмень. Когда Екатеринбург  пал  в сентябре 1918 года, он воспользовался первой же возможностью вернуться туда и попытаться найти какие-нибудь следы Царской семьи. Он делал фотографии в Доме Ипатьева, в том числе подвал, где был произведен расстрел. «Следы от пуль были повсюду: на потолке, на стенах, но особенно на полу, который был изрешечен пулями. Были очевидные следы того, что пол раньше был покрыт большой лужей крови жертв..."

Гиббс посетил Екатеринбург  третий раз  летом 1919 года, находясь в штате Британского верховного комиссара в Сибири, аккредитованного при адмирале Колчаке. "Генерал Дитерихс был назначен председателем комиссии по расследованию трагедии, и работа была передана известному следователю – господину Соколову. Он познакомил меня с результатами их расследования и попросил помощи в объяснении некоторых вещей".

В свой дом в Оксфорде он привез переданную ему люстру из Ипатьевского дома, а также две дешевые тетради из Тобольска с надписью "Английский", принадлежавшие Великим княжнам Марии и Анастасии.

Студенты  в день экзамена в Оксфорде. Июнь 2017 года. Фото: Елена Дорофеева/ Телеканал Царьград

Храм в Оксфорде – попытка привнести свет веры, питавший Царскую семью, в интеллектуальный и культурный центр Британской империи

Посещая Великобританию в июне этого года, я последний день посвятила Оксфорду. В электричке из Лондона в Оксфорд разговорилась с соседом – молодым человеком, читавшим книгу с пожелтевшими страницами. Когда он услышал, что я еду, чтобы найти следы учителя детей русского царя – Чарльза Гиббса, он оживился: "Да? Вы говорите об императоре Ники и императрице Алекс? Это очень интересно!". Честно сказать, удивительно было услышать сходу русские императорские имена из уст молодого англичанина.

Завершу статью последней записью воспоминаний Чарльза Гиббса:

"В течение долгого времени меня привлекала Святая Православная Церковь, и всё, что я увидел и пережил, сильно укрепило этот интерес. Поэтому в 1934 году я принял веру, которая придала Им такую силу. Я был принят в Православие в Харбине с именем  Алексий. Вскоре после этого архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор…  постриг меня в монашество с именем Николай и рукоположил меня в священники. Дом святителя Николая в Оксфорде – это попытка привнести свет этой веры в главный интеллектуальный и культурный центр Британской империи. В этом доме находится несколько реликвий, связанных с последними днями Императорской фамилии. И он является своего рода памятником, посвященным упокоению Их душ в Царстве Небесном, где нет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная.

Архимандрит Николай, Дом святителя Николая в Оксфорде. Июль 1949 года".

Фото из архива Гиббса приводятся по книге "Наставник. Учитель Царевича Алексея Романова. Издательства Татьянинского храма при МГУ. 2015